Василий Яковлевич Ерошенко (1890 – 1952) прожил интересную, полную опасностей и приключений жизнь. Судьба его потрясает каждого. Ослепший в четыре года мальчик из крестьянской семьи, жившей в российской глубинке, становится писателем-публицистом, поэтом-сказочником, музыкантом, тифлопедагогом, путешественником, этнографом, известным во многих странах Западной Европы, Востока и Азии. История жизни и творческой деятельности Ерошенко – живая легенда и яркий пример для всех. Перед вами рассказ Василия Ерошенко «Пасхальный день», написанный им в Японии в 1916 году. Находясь далеко от родного дома, Василий ни на минуту не забывал родину, помнил свою семью. Каждый эпизод из детства был ему дорог.
Сегодня праздничный день Воскресения Христова.
Вечером я вместе с Акита-сан и двумя-тремя другими друзьями ходил смотреть Пасхальную Всенощную службу в соборе Никорай-до в Суругадай.
Акита-сан сказал, что служба великолепна, но для меня она, по сравнению со службами в России, бесцветна и неумела, лишь напоминала настоящую.
Я ведь помню службы, которые были чудесны. Благодаря этим службам сердце становится великодушным и преисполняется радостью, которой уже никогда и нигде не позабудешь. Но разве такие службы где-то действительно были? Нет, наверное, не было. Наверное, это был сон. Люди часто и с легкостью видят сны.
Сегодня дома никого больше нет. Я совсем один. Снаружи слышен шелест дождя. Дождь идет со вчерашнего дня, не переставая. Это пасхальный день. Отчего же так саднит в груди?
До слез…
Но я не плачу.
Уже и слез нет, чтобы плакать.
Я ведь уже не ребенок…
Сейчас в отцовском доме все родные. Надев красивые одежды, собрались в самой большой из комнат. Отец, говоря «Христос Воскресе!», поочередно христосуется с каждым. А затем и матушка, говоря «Христос Воскресе!», награждает каждого поцелуем. И вот все сестры и братья многократно целуют друг друга, радуясь.
Затем все садятся вокруг стола. Перед каждым накрыто угощенье – разные красные яйца, пасхальный кулич и другие вкусные яства. Между отцом и матушкой – пустой стул. Для всех этот стул означает, что кого-то ждут, словно кто-то еще не пришел. Отец спокойно встал, а затем, обращаясь к стулу, сказал: «Вася-сан, Христос Воскресе!»
Ах, мне слышится его голос.
Рядом со мной кто-то горестно вздыхает. Но нет, никого нет. И в доме никого больше нет. Я ведь совсем один, наверное, это шум дождя…. Отчего же так саднит в груди?
До слез…
Но я не плачу.
Уже и слез нет, чтобы плакать.
Не ребенок ведь…
Когда-то я встречал Пасхальный день вместе с родителями, братьями и сестрами. Но я уже думаю об этом, словно о грезах. В этих грезах я будто пытаюсь попасть в то время в одинокой усадьбе в глухой деревне, где я, уснув от запаха яблонь, сплю под деревом. Жаркие лучи солнца, плеск лодок на маленькой речушке, громкое жужжание пчел навевают приятные сны. Люди легко и часто видят сны…
На околице моей родной деревни большой сосновый лес. Сегодня братья и сестры с друзьями идут туда играть. Таков пасхальный обычай. Нагретые весенним солнцем сосны благоухают. Все парами спокойно идут, гуляя среди сосен; слышно, как с неба, приближаясь, льется веселый звон большого церковного колокола. Парни и девушки весело играют на опушке леса, где вывешены большие качели.
Ах, я слышу милые голоса вас всех. Обращаясь к моей старшей сестре, спрашиваю: «Почему же Вася-сан не вернулся домой праздновать Пасху со всеми?» Ах, кто-то рядом со мной горестно вздохнул. Нет, никого больше нет. В доме больше никого. Я совсем один. Кажется, по-прежнему шумит дождь…
До слез…
Но я не плачу.
Уже и слез нет, чтобы плакать.
Я не ребенок…
Раньше в Пасхальный день и я тоже вместе с братьями, сестрами и друзьями ходил играть в сосновый лес.
Тогда каждый из вас брал меня за руку, я говорил: «О лице человека, которого люди не могут /видеть/ воочию, говорят как о безобразном, но я так не думаю».
Сегодня утром ты давал мне пасхальный поцелуй, ведь в это время я хорошо разглядел твое лицо.
«Итак, людей заблуждающихся можно понять», – когда я говорил это, все весело смеялись.
Но вот уже Мария, кажется, ждет «бабушкиных сказок». Эта бабушка с рождения и до смерти жила в маленьком земляном доме, но рассказывала о пышных больших беломраморных дворцах. Бабушка всю жизнь прожила в несчастье и бедности, но в холодный зимний день рассказывала нам, малышам, сидевшим возле теплой печи, сказки о прекрасном царстве счастья. Я уже тогда удивлялся, откуда же бабушке известны такие чудесные слова, откуда она так прекрасно об этом знает. Еще и теперь я считаю это чудом. Ведь та бабушка, даже возведя из слов большой беломраморный дворец, царское блаженство видела только во сне и грезах. Люди часто и с легкостью видят сны.
Сегодня мой отец, как и каждый год на Пасху, сказал: «Нужно пойти поклониться могилам покойных деда и бабки, прочей родне», и родные пойдут туда. Там все поочередно, говоря «Христос Воскресе!», приложатся к темным крестам, стоящим на могилах. Затем убирают эти могилы красивыми цветами, кладут и оставляют сверху красные яйца.
Ах, там могила моей младшей сестренки Кати. Однажды младшая сестренка и я плакали вместе. Теленок Рома съел столько зерна, что чуть не умер, и люди для его спасения должны были пустить ему кровь, сделав небольшой надрез на ухе. И мне, и Кате невыносимо хотелось пойти посмотреть на это удивительное событие, а моя сестренка Поля, оставив нас дома, сделала это сама. Ах, плутовка!
Моя сестренка Катя умерла шестилетней. Она умирала от дифтерии, страшно мучась от удушья, и все смотрела в окно, лежа на руках у матери. Младшая сестра ждала возвращения отца из дальнего городка.
– Матушка, отец, верно, принесет мне что-то в подарок, – все переживала она, сгорая.
– Матушка, как ты думаешь, кого отец любит больше всего? – все спрашивала она мать.
Она умерла через час после возвращения отца.
Говорят, в миг смерти она улыбалась. Ведь у отца был для нее самый прекрасный подарок, и по нему Катя поняла, что отец любит ее больше всех. Хоть и измученная, Катя все время улыбалась, уходя на тот свет.
Для чего, зачем она ушла на тот свет, я в то время еще не понимал. Да и теперь еще я этого не понимаю. С тех пор отец каждый год в Пасхальный день идет на ее могилу; сидеть на могиле Кати, беседуя с ней о чем-то, вошло у него в привычку. И сегодня тоже отец, сидя на этой могиле, думает о чем-то. Все собираются поблизости, ожидая этого разговора. Отец сказал: «Катя-сан и Вася-сан не вернулись назад из дальних стран, чтобы встретить Пасху. И говорят, что из этих стран сюда уже нельзя возвратиться».
Ах, кто-то плачет рядом со мной.
Нет, больше никого нет.
В доме никого больше нет.
Это все тот же шум дождя.
О Боже, когда же кончится этот дождь?
Перевод с японского Ю. Патлань
Составила Татьяна Новикова,
заведующая Домом-музеем В.Я. Ерошенко
в селе Обуховка (Белгородская область)
Рассказ опубликован сайтом «Православное Осколье»
